Уважаемые любители истории!

Предлагаем вашему вниманию новую исследовательскую статью искусствоведа из Санкт-Петербурга Марии Алексеевны Пастуховой.

Судьба и биография генерал-поручика, генерал-адъютанта и действительного камергера при дворе Екатерины Великой — Александра Дмитриевича Ланского интересна нам и тем, что это был родной дядя Александра Ивановича Чернышева, в честь которого и назвали племянника.

Александр Ланской. Судьба особенного фаворита Екатерины Великой

Александр Дмитриевич Ланской занимает особое место среди фаворитов великой императрицы. Его судьба подобна яркой вспышке, его жизнь оказалась трагически коротка. Он не стремился к влиянию, не плел интриг, не имел амбиций, не мыслил занять место в истории, но остался в ней, навсегда заняв место в сердце императрицы.

Семья и служба

Александр Ланской остается самой загадочной и необычной фигурой среди приближенных Екатерины II, известно о нем немного. Он напоминает о печальных образах тех безмолвных исторических фигур, прямой речи которых Клио почти не сохранила для нас. Из крупиц разрозненных источников складывается картина короткой жизни Александра Дмитриевича. Известно, что происходил он из старинного, но обедневшего дворянского рода Ланских, имевшего польские корни, что изначально его фамилия звучала как «Лонский», и что еще XVI в. Лонские, оказавшись на русской службе, стали русскими дворянами Ланскими. А также, что родителями Александра Дмитриевича были офицер, дворянин Дмитрий Артемьевич Ланской и его последняя супруга Ульяна Яковлевна Ланская.

И вот здесь уже мы сталкиваемся с первыми неточностями и загадками семейной истории Ланских. После гибели, сгоревшего за пять дней от болезни, Александра Ланского, безутешная императрица велела отчеканить медаль «Смерть генерала Александра Ланского», которую выполнил знаменитый медальер Иоганн Балтазар Гасс. Она же была повторена на памятнике в Екатерининском парке Царского Села, увековечившем не военные или дипломатические победы, но для императрицы ставшем памятником чувствам. На аверсе размещен поэтичный, с длинными кудрями профиль Ланского, на реверсе надпись: «В память дружбы». Выбиты были и даты жизни близкого Екатерине человека, о чувствах к которому она не могла говорить прямо, но память, о котором хотела сохранить: «Родился марта 1758 г. марта 8 Д. Скончался 1784 г. июня 25 Д». И если дата смерти молодого человека очевидна из целого ряда документов и свидетельств, то с датой рождения Александра Ланского все гораздо сложнее. Сомнений эта дата, казалось, не вызывала, но сохранившиеся в фондах ЦГИА метрики, указывают красноречиво и однозначно, что 5 апреля 1757 г. в Андреевском соборе Санкт-Петербурга, «что на Васильевском острове», крещен был Александр, родившийся 2 апреля этого года, сын поручика Дмитрия Артемьевича Ланского. Запись об этом гласит: «Кирасирского Его Императорского Высочества полку у поручика Дмитрия Артемьева сына Ланского сын Александр».[1] Согласно тем же метрикам, ранее в этом же соборе, тогда еще деревянном, в 1754 г. была крещена и его старшая сестра Мария, вероятно, умершая в младенчестве. [2] Из метрик очевидно, что вопреки устоявшемуся мнению, Александр Ланской родился в Петербурге, а не в Смоленске или еще где-то в провинции. Очевидно, что некоторое время до рождения Марии и после рождения Александра семья Ланских жила в столице. Запутаны и семейные обстоятельства Ланских, связанные с браками Д.А. Ланского. Его женами называют трех, а иногда и двух женщин. Нет бесспорных указаний на то, кто из них был матерью Александра, которой молодой человек мог лишиться в очень раннем возрасте.[3] Так или иначе, он остался старшим сыном в бедной и многочисленной семье своего отца, так как вскоре у старшего Ланского родилось еще несколько детей — младший брат Александра Дмитриевича, Яков, и пять дочерей, сестры Александра — Евдокия, Елизавета, Екатерина, Варвара и Анна. Старший сын в такой большой семье, Александр Дмитриевич, был вынужден рано повзрослеть. В 1772 г. в 15-летнем возрасте он начинает службу в Измайловском полку рядовым,[4] вероятно, вследствие отсутствия связей у отца, а может и по причине самого скромного домашнего образования, так как после корпуса юные дворяне начинали службу уже младшими офицерами. Однако к моменту встречи с императрицей А.Д. Ланской, несший службу около семи лет, успел получить офицерский чин и перевестись в кавалергардский корпус, то есть попасть на караул в императорский дворец, где на него уже обратили внимание все замечавшие придворные.

Нет точных данных о том, кто и когда впервые обратил внимание императрицы на юного кавалергарда. По одной версии он приглянулся Толстым или Салтыковым, по другой — первым был все же Г.А. Потемкин, которому было важно, кто будет рядом с Екатериной. Но осенью 1779 г. Григорий Александрович Потемкин делает Александра Ланского своим адъютантом.[5] Далее в истории знакомства А.Д. Ланского с императрицей возникает путаница. Доктор исторических наук  И.В. Курукин в посвященном А.Д. Ланскому очерке своей монографии о фаворитах Екатерины Великой отмечает важность первого впечатления, будто бы едва не испорченного тем, что молодой человек «поторопился», обратившись через камергера А.С. Строганова и посла Российской империи в Речи Посполитой А.Е. Штакельберга к самому королю Станиславу Августу с просьбой о польской голубой ленте Белого Орла, которую король даже прислал, да раздосадованная Екатерина отправила назад.[6] Здесь присутствует явная ошибка. И.В. Курукин ссылается на «Интимный дневник» известного сплетника кавалера Корберона, путая даты, описывая события, приписанные Корбероном 1780 г., как события лета – осени 1779 г., чего просто не могло быть. Запись эта у Корберона помечена 1780 г., что логично, потому что в противном случае, А.Д. Ланской «выпрашивал» себе орден, будучи караульным в царском дворце, еще даже не представленным государыне, что само по себе абсурдно.[7] Да и сведения Корберона как таковые, перемешанные со слухами и сплетнями, вызывают мало доверия, так как сложно представить, чтобы даже будучи фаворитом, А.Д. Ланской мог обращаться к кому бы то ни было, за любыми наградами, через голову Екатерины. Как именно придворными была перетолкована ситуация, реальные черты которой, возможно, и отражены Корбероном, неизвестно. Но совершенно точно, что такая сплетня сама по себе не могла возникнуть ранее 1780 г. Зато хорошо известно, что поведение Александра Дмитриевича в это время указывает как раз на обратное, и меньше всего напоминает манеры карьериста, рвущегося всеми правдами и неправдами занять место фаворита при дворе, так как в октябре 1779 г. он подал прошение о переводе из гвардии в армию, которое через два дня было отклонено Г.А. Потемкиным, взявшим молодого человека к себе на службу. Только такое решение Ланского никак не могло быть связано со всем приведенным выше, как указано в монографии[8]. Причина, вероятно, была проста: есть свидетельства современников о том, как нуждался во время службы Александр Дмитриевич, оставаясь, порой без ночлега, вынужденный просить крова у знакомых, и имея недвижимое имущество, состоявшее лишь из пяти рубах. Такому человеку, разумеется, было чрезвычайно затруднительно содержать себя в элитном кавалергардском корпусе. Скромному караульному офицеру, привыкшему к бедности и нелегкой службе проще было найти самый очевидный способ избавиться от, вероятно, бесконечных долгов ради приобретения самого необходимого и службы, которая была ему не по карману. Тем более едва ли для человека такого характера было бы возможным в принципе «выпрашивать» какие бы то ни было ордена. Неизвестно, однако, до какой степени, и с какого момента А.Д. Ланской был посвящен в интриги, которые уже плелись вокруг него. Но так или иначе, с зимы 1779 — весны 1780 гг. начали развиваться его отношения с Екатериной II. Во всяком случае, если молодому человеку и обещали протекцию в продвижении по службе, от которой в его положении отказываться было бы, по меньшей мере, недальновидно, Александр Дмитриевич Ланской не был ни честолюбцем, ни стяжателем благ придворной жизни.

Екатерина

История Александра Ланского и императрицы, по крайней мере для посторонних, началась как привычная еще одна «история фаворита», вполне вероятно, что за выдвижением Ланского стояла некая группа придворных, борющихся за влияние. Их мотивы в целом ясны. Бедный молодой человек, скромного и мягкого характера, и такого же скромного образования, должен был стать по гроб жизни благодарным, послушным орудием, предположить, что императрица полюбит молодого офицера, пытавшийся угодить властительнице двор не мог, еще меньше – что Ланской полюбит императрицу. Глубоко лицемерное отношение к фаворитам придворных и первоначальное отношение к А.Д. Ланскому показывает фраза Г.А. Потемкина, переданная Дж. Гаррисом, о том, что тяжело заболевшего в первые месяцы фавора молодого флигель-адъютанта, необходимо убрать из дворца, дабы он не скомпрометировал императрицу своей возможной смертью.[9] Вероятно, это можно еще было сделать, так как недавно вселившийся во дворец Ланской, очевидно не чувствовавший еще себя готовым к придворной жизни, еще даже не появлялся вместе с царицей при придворных церемониях.[10] Неизвестно, насколько искренен был Потемкин с Гаррисом, но очевидно, что так полагал весь двор, а князь знал его настроения, также как и то, что к чести Екатерины она, похоже, и не мыслила о подобном поступке. Когда же правда случилась трагедия, уже никто не посмел ей сказать ничего подобного. Двор использовал фаворитов, пресмыкался перед ними и презирал одновременно. Фавориты отвечали в меру своего характера и способностей, интригуя, или становясь игрушками в придворных интригах.

Ланской оказался другим. Послушным орудием он так и не стал. Мягкий характер оказался для этого достаточно твердым. В источниках о нем поразителен факт, что лишь ему современники и последующие историографы будут вменять в вину те качества и поведение, которое послужило бы к чести любого обычного, непридворного человека. Александр Ланской проведет с Екатериной четыре года, которые она сама потом назовет счастьем. Письма императрицы свидетельствуют: он стал ей близким человеком. Думается, Ланской так и не стал придворным. Вчерашний кавалергард, очутившись при дворе, похоже, вел себя очень сдержанно. Заезжие гости отмечали его умение держать себя и достоинство. Он будет деликатно сторониться интриг, уклоняться от придворных коалиций и политики, возможно, даже и лести придворных и заезжих высокопоставленных особ — его будут называть «недальновидным», или даже глупым, хотя его очевидное нежелание оказывать влияние на императрицу, его любившую, в чьих-либо интересах, используя ее привязанность, в делах, в которых у него не было опыта, как и в придворных интригах — свидетельство ровно обратного, как минимум, ума, такта и порядочности. О его верности и преданности Екатерине будут говорить даже его завистники, но назовут притворщиком, он будет увлеченно учиться, читать и восполнять пробелы своего скромного, не по его вине, образования, желая стать достойным Екатерины — его снова обвинят в хитрости, в том, что он хорошо играет свою «роль», он будет демонстрировать кроткий характер, терпение, мягкость и преданность, даже когда против него будут интриговать, в надежде развести с императрицей (вероятно, за нежелание включаться в придворные игры, в том числе и против Потемкина) — его назовут угодливым. Таковы отзывы Г. фон Гельбига, Джеймса Гарриса и многих других. Гаррис отметит лишь, что терпеливый Ланской «таким трогательным образом» жаловался на немилость, не будучи «ни ревнив, ни непостоянен, ни дерзок», что не было повода его прогнать, и будет казаться — автор сам не верит своим глазам и ушам.[11] В безупречности поведения Ланского продолжали искать подвох. Суть интриги до сих пор не прояснена, ходившие тогда слухи нашли отражение в собрании устных исторических анекдотов и преданий П.Ф. Карабанова. Среди малоубедительных сплетен внимания заслуживает предположение, что за интригой против А.Д. Ланского стоял Ф.М. Толстой, будто бы впервые указавший императрице на статного и красивого молодого человека в карауле. Согласно рассказу, Толстой завидовавший Потемкину, надеялся использовать Ланского против него, но все пошло не по плану, так как молодой человек, видимо, отказался от подобной «благодарности», на которую Толстой считал себя вправе: «Федор Матвеевич Толстой… из зависти к князю Потемкину, рекомендовавшему Ланского, заплатившего ему неблагодарностью, действительно искал с помощью других выдвинуть Мордвинова».[12] В изустных преданиях, вероятно, перепутаны имена участников событий, и многие факты, но сама мысль о попытке устранения Ланского группой придворных, которым его несговорчивость и умение «уходить» от таких  предложений, а также растущая привязанность между ним и Екатериной мешали добраться до Потемкина, без сомнения выглядит вполне правдоподобной. Многие благородные качества за А.Д. Ланским признавали сами мемуаристы, но будто не верили в них, так как человек, очевидно, непридворной психологии, казался им чуждым. Сам же Александр Дмитриевич, видимо, переживший при дворе немало трудных для него минут, мог тяжело переносить подобные ситуации, но чувства свои, судя по всему, в основном, скрывал от посторонних. Возможно, однако, это не всегда удавалось, и сдержанность с придворными стоила ему больших усилий. Недаром некоторые историки решили, что именно «страдания» Ланского убедили Екатерину в существовании интриги против него, которая, впрочем, не имела успеха. Но так или иначе, придворных явно начинало тревожить, что отношения Екатерины и ее нового фаворита постепенно выходят за рамки допущенного при дворе, становясь более глубокими и серьезными, чем это считалось ими дозволенным и безопасным.

Все тот же Гельбиг, которого часто цитируют — очень сложный источник. Его оценки крайне непоследовательны, выводы противоречивы. Наслушавшись рассказов придворных о Ланском, которого он никогда не знал, и который по его словам, «ни с кем не был близок», всецело посвящая себя лишь отношениям с императрицей, он будто не знает, что думать, гадая, была ли добродетель Ланского подлинной, и верность императрице искренней. Даже историки XIX в. в своих публикациях иронично замечали, что молодой фаворит, которого все придворные дамы признавали «первым красавцем своего времени», прослыл меж ними «чем-то» вроде целомудренного Иосифа.[13] Непривычная характеристика для двора, где Александр Дмитриевич, не замеченный в интригах и скандалах, жил уж слишком «тихо». О красоте Ланского согласно упоминают все без исключения современники (даже завистники) и позднейшие авторы. «Портреты донесли до нас его тонкие, почти юношеские черты» – говорит британский историк Саймон Себаг — Монтефиоре.[14] Но поведение при дворе Александра Дмитриевича вызывало и вызывает недоумение и полярные оценки современников и исследователей. «Ланской был прелестен, ребячлив, и невинен! Неслыханная редкость для кавалергарда!» – восклицает Эдвард Радзинский.[15] Другие беллетристы и профессиональные исследователи рисуют более или менее корыстного картонного фаворита, «замыливая» живую личность, над которой довлеет стереотипный образ, но которая вполне видна, при непредвзятом взгляде даже на те немногие источники, которые есть в распоряжении авторов.

Между тем сдержанный, хоть и доброжелательный с придворными, Александр Ланской, восхищал императрицу чувствительностью, веселостью и непосредственностью. Возможно, таким его видела только она. Об их отношениях известно мало, в основном, по отзывам самой Екатерины, но, по мнению Исабель де Мадариага, в этой связи возникла «глубина», тесная, искренняя близость, «которой прежде не бывало: она видела в нем друга навсегда».[16] А также, вероятно, большое доверие с обеих сторон. Судьба жестоко отняла у Екатерины друга, как отмечает исследователь, даже спустя время после смерти Александра Дмитриевича, императрица, находившая его «веселым, честным и нежным», не могла забыть о его добродетелях, одна, главная из которых, была несомненна — он был бескорыстен. «Отставку» возлюбленному императрицы прочили почти каждый день, не понимая, что нашла Екатерина в простом и бедном юноше, едва грамотном, на момент знакомства с ней, из хорошей, но обедневшей семьи, которого теперь беспрестанно осыпала наградами и подарками, но казалось, отношения Екатерины и Ланского становились лишь крепче и душевнее. У исследователей стало традицией иронизировать по поводу отзывов Екатерины о Ланском, и особенно писем, которые она помогала ему писать Гримму, записывая под его диктовку. Этот факт вызывал недоумение у историков XIX в. В нем видели подтверждение глупости Ланского или самообольщения Екатерины, будто сочинявшей все за него от начала до конца, что уж совсем странно. Содержание этих писем показывает, что их написание явно было совместным творческим процессом, однако они никогда не приводились полностью и редко цитировались. Исследователи их словно не замечали. Между тем в шутливом «Постскриптуме секретаря» к первому из них, императрица сама приводит подробности возникновения этой необычной переписки: «Секретарь, обнаружив на столе письмо г-на барона де Гримма к генералу Ланскому, оставленное там после прочтения, начал, не спрашивая разрешения, составлять ответ, показав его вышеупомянутому генералу, и тот начал кричать, как орел, против такого безрассудства вышеупомянутого секретаря, утверждая, что это было посягательством на его права любимого корреспондента вышеупомянутого барона де Гримма, называя вышеупомянутого секретаря опрометчивым за вмешательство в соответствующую переписку…»[17] Ланской вступил в переписку с Гримом после разрешения с его помощью деликатной ситуации с младшим братом Александра Дмитриевича Яковом. И из писем Екатерины следует, что писал Ланской их собственноручно. Однако в отличие от императрицы, ему, понятно, было все еще непросто писать столь длинные и изящные послания, которые писала она сама. Екатерина долго и настойчиво предлагала свою помощь, на которую Ланской, как видно, не соглашался. Его эмоциональная реакция на самовольное вмешательство Екатерины, объясняется тем, что стать достойным ее для него было вопросом самоуважения, а не эффекта. Дискуссии, о которых упоминает Екатерина, продолжились и после. Ряд фраз в письмах определенно может принадлежать лишь Ланскому, шутливо величавшему императрицу своим «секретарем» – и его ироничные шутки над собой («Видите, милостивый государь, каким секретарем я пользуюсь; он говорит, что мой глуп как горшок…»), и «жалобы» на своего «секретаря», Екатерину, которой так и хотелось «улучшить» письма своего друга: «Я буду очень доволен, когда он будет писать скорее мои мысли, чем свои собственные».[18]

Очевидно, даже в этих письмах для молодого человека было важно остаться собой. Он проявит упрямство и последнее письмо, где он снова упомянет своего «несравненного секретаря», будет написано целиком его рукой. Увы, оно будет написано за месяц до его ухода. Письма самой императрицы передают споры и взаимные остроты по этому поводу, и даже веселость самого А.Д. Ланского, радовавшегося письмам Грима «как дитя», дразнившего Екатерину: «Ко мне пишет, а к вам нет!» Содержащееся в посланиях настроение, показывает близость и естественность таких отношений.[19] В своих письмах Гримму Екатерина сообщала, как горел «решительный искатель и горячий любитель» камней, А.Д. Ланской, идеей не увенчавшихся тогда успехом, поисков в Сибири месторождений для камнерезного промысла.[20] Колыванские месторождения были открыты после смерти Александра Дмитриевича.

Сохранились упоминания о многих добрых делах Александра Дмитриевича Ланского, отзывавшегося на просьбы о помощи разных частных лиц, порой, возможно, и вовсе незначительных, в решении житейских вопросов. Многим Ланской помог устроить судьбу. Другом всех талантов называл его, вовсе не восхищавшийся Екатериной, Ш. Массон.[21] «Он в самом деле делает много добра»[22] — отзывалась в одном из писем о нем Елизавета Романовна Полянская (Воронцова), бывшая фаворитка Петра III. Именно Елизавете Романовне принадлежит эта фраза, ошибочно приписанная исследователями ее сестре, княгине Дашковой[23]. В одном из писем брату С.Р. Воронцову Е.Р. Полянская сообщала: «Дочь Сухотина живет при дворе; Ланской устроил ей это и обещал сделать ее фрейлиной. Если бы на этих же основаниях взяли бы и твоих сестер, я думаю, тебе это не понравилось бы. Но не знаю, почему бы и не быть им фрейлинами, если бы было кому за них просить. Еще одна фрейлина выходит замуж: Катерина Львовна за Головкина. Эта свадьба наконец состоится; когда вы уехали, она совсем расстроилась было; он будет сделан камер-юнкером; Ланской устроил это; он, в самом деле, делает много добра; лучше всего вам обратиться к нему».[24] Что же до Е.Р. Дашковой, то она при каждом разговоре норовила задеть Ланского, а порой и нанести публичное оскорбление, о чем не без гордости сообщает в своих записках. Жестокость ее радости по поводу ранней смерти  А.Д. Ланского, основанной на слухах, что у умершего молодого человека якобы «лопнул живот», до сих пор не получает адекватной оценки и объяснения исследователей.[25]

Замечание Ланского по поводу известной ситуации с «Санкт-петербургскими ведомостями» и вопрос, который он, без сомнения имел право задать, едва ли являются достаточной причиной для подобного пассажа.

У придворных, привыкших мыслить коалициями, сдержанный с ними Ланской, вызывал подозрения. Однако не прав Гельбиг, утверждавший, что из-за закрытости Ланского никто о нем не пожалел. Друзей при дворе у А.Д. Ланского, вероятно, правда было крайне мало: очевидно, он сохранил в основном дружбы, завязанные до фавора и понятные ему отношения. Но известно о его близкой дружбе с неаполитанским посланником, дюком Сан-Николо, имеется интересное свидетельство близкого знакомства и дружбы А.Д. Ланского с П.Б. Шереметевым, умудренным вельможей, ценителем искусства и оригиналом, в 1786 г., через два года после смерти Александра Дмитриевича, заказавшим своему художнику Ивану Аргунову портрет «своего покойного друга Александра Ланского».[26] Свидетельства этого обнаружены исследователем творчества Аргунова, Александрой Хелприн. Портрет А.Д. Ланского работы Ивана Аргунова, к сожалению, не сохранился или неизвестен. Видимо, по-настоящему сближался молодой человек при дворе лишь с немногими кто, не пытался его использовать или обмануть и мог искренне разделить его увлечения. Своим «единственным покровителем», «желавшим ему блага», называл Александра Дмитриевича Ланского Ф.-С. Лагарп.[27] Будущий любимый учитель императора Александра прибыл в Россию по приглашению Екатерины II и Ланского, вступившего с ним в переписку, горячо благодаря за заботы о загулявшем в Париже брате Якове. «Я прошу вас сопровождать его до России. Именно здесь, сударь, я льщусь на деле доказать вам желание мое быть вам полезным» – писал Александр Дмитриевич Лагарпу в 1782 г.[28] По приезде в Россию А.Д. Ланской радушно принял швейцарца и стал главным его покровителем и защитником. Подробности стали известны из содержания проанализированных А.Ю. Андреевым документов из архива Ф.-С. Лагарпа, хранящегося в Лозанне. Исследователь отмечает, что именно А.Д. Ланской своей протекцией добился для Лагарпа должности учителя Александра и Константина, в то время как Екатерина вовсе не искала для внуков сторонника прогрессивных идей и не приняла еще окончательного решения. Таким образом, его назначение стало, скорее, счастливым стечением обстоятельств. О Лагарпе писали Екатерина и Ланской барону Гримму в упоминавшейся выше совместной переписке. Как отмечает А.Ю. Андреев, в письме, явно составленном в «веселую минуту», было «много юмора, от которого оба сочинителя получали удовольствие, в нем «ощущается большая теплота» и «даже личное счастье Екатерины в ее отношениях с Ланским».[29] Таковы, впрочем, все письма, надиктованные или написанные А.Д. Ланским, приписки и примыкающие к ним письма Екатерины. С учетом совсем небольшой разницы в возрасте всего в три года между Ланским и Лагарпом, остается только гадать, переросли бы со временем их отношения в дружбу, если бы не ранний уход Александра Дмитриевича. В письмах Екатерины можно найти и упоминания о дружеском общении А.Д. Ланского с графом Ф.Е. Ангальтом, поступившим на русскую службу. Искрящиеся юмором строки Екатерины барону Гримму рисуют характер этих отношений: «Не бойтесь: я не буду писать графу Ангальту. Мне пришлось приложить слишком много усилий, чтобы заставить подписать другого человека (речь, видимо, снова о тех самых письмах, вызвавших столько споров и эмоций у обоих сочинителей – прим. М. П.) хотя и очень привычного к моим необычным выходкам. В отместку я заставляю их обоих смеяться до тех пор, пока они не схватятся за бока, я слыву у них забавным и смешным персонажем. Это то, что генерал Ланской говорит мне каждый день».[30] Таким образом, среди «неформального круга общения А.Д. Ланского встречаем интеллектуалов, любителей книг и знатоков языков, как дюк Сан-Николо, людей увлеченных искусством и меценатов, как П.Б. Шереметев, образованных людей, как Лагарп, военных, как граф Ангальтский, тех, с кем Ланской сохранил дружбу от времени до фавора, но не царедворцев-политиков. Что представляется вполне естественным, как и определенная слабость А.Д. Ланского, в свое время лишенного надлежащего образования к образованным людям.

При дворе, тем временем, Александра Дмитриевича Ланского продолжали считать человеком незначительным и ни на что не влияющим, но постоянно боялись его усиления. Потому что чувства его и Екатерины оказались удивительно прочными. Прочили даже столкновение с Потемкиным, которого не происходило. Казалось, и светлейший, которого А.Д. Ланской искренне уважал, тоже был настроен добродушно. Ланской не мешал его проектам, кроме того, кажется, и князь видел, что Екатерина счастлива. Все изменила внезапная смерть.

Гибель

Ланской предчувствовал свою смерть и признался в этом императрице, едва почувствовав себя нехорошо. Последовавшая внезапно болезнь унесла 26-летнего Александра Ланского в несколько дней. О его болезни и смерти распространение слухов и спекуляций не прекращается и по сей день. Камер-медик М.А. Вейкарт ставил скарлатину, позже появились предположения о дифтерите. Не в рамках этой статьи разбирать все возможные причины смерти Александра Ланского. Достаточно отметить, что записки М.А. Вейкарта, на которые все ссылаются, но которые никто толком не анализировал — источник, полный противоречий, логических неувязок, являющийся произведением крайне завистливого и враждебного Александру Ланскому человека, собственно, и ставшего основным распространителем сплетни про афродизиак, не находящей никакого подтверждения, но которую все повторяют до сих пор. Если откинуть все спекуляции и скорбную «печать фаворита», преследующую Александра Дмитриевича Ланского до сих пор, и обвиняющую даже в том, в чем в принципе невозможно быть виновным, в сухом остатке — тяжелая инфекция, возможные последствия опасной травмы груди при падении с коня, за год до болезни, очевидный «человеческий фактор» в лице врачей, которые у одра умирающего больше переживали за свою карьеру и интриговали друг против друга, и плохо скрываемое презрение камер-медика «гуманно» торжествовавшего в записках: «Теперь он был труп, он, этот красавец, страстно любимый своею Государынею!»[31] Прибавить нужно лечение, измучившее и обессилившее Ланского, терявшего сознание от кровопусканий, но ни чем не облегчившее его состояния. Лишь один пример из записок Вейкарта красноречиво говорит о шансах молодого человека на выздоровление: в субботу, 22 июня, как позже отмечала императрица, ему стало немного легче, но с полудня состояние резко ухудшилось. Утром приехал Вейкарт. Екатерина не знала, что он дал Ланскому «гран» рвотного. Обманом подмешал в питье. Или прием этого «лекарства» Ланской едва перенес, или «гран» на деле оказался лошадиной дозой, Ланской страдал весь день, о чем и сообщает Екатерина. Случайно или нет, но после этого улучшений его состояния уже не было. Ланскому становилось все хуже. И разделить с этого момента симптомы, ставшие следствием болезни и результатом «лечения», из известных данных не представляется возможным. Вейкарт в воспоминаниях естественно не признался, что многочасовые муки молодого человека стали прямым следствием приема «лекарства», слишком сильного для него. Это ясно из сопоставления его записок и писем императрицы. Об этих опытах врачей над больным, Екатерина, конечно же, не знала. Всего этого, увы, было достаточно для трагического исхода. Объяснимы предчувствия и нервозное, подавленное состояние Ланского во время болезни, которое Вейкарт, смаковавший свое презрение в записках, назовет «избалованностью». Без сомнения, положение Ланского, который, похоже, не знает, кому довериться, очень трагично. Он осознает, что врачи и люди за его спиной лишь делают ставки, меряются честолюбием и боятся последствий, он не доверяет этим людям, в которых подозревает враждебность, которые не умеют, да возможно, и не хотят ему помочь. Кавалергард, он зовёт единственного человека, которому верит, полкового врача Соболевского, посылая курьера за курьером с Петербург. Но приехавший слишком поздно, и он бессилен помочь. Ланской умрет на рассвете, 25 июня 1784 г. Исследователи, которые лучше других поймут его характер, как Монтефиоре, отметят, что до последних минут он не изменил себе, сохранив то же тихое достоинство, с которым умел нести свое «двусмысленное положение».[32] «Казалось, он знал, что умирает, хотя Екатерина пыталась его разуверить», – добавляет исследователь. Вероятно, тонко чувствовавший Ланской, встречавший даже презрение врача, на смертном одре, действительно так ощущал свое положение, но держал в себе чувства, которые это в нем вызывало. Поняв, что умирает, Александр Ланской дал императрице последнее доказательство своей искренности. И завещание его обсуждали не меньше, чем его отношения с Екатериной II, его жизнь и смерть. В ночь с субботы 22 на воскресенье, 23 июня он составил «просительное письмо» на имя Екатерины, в котором просил вернуть в казну несколько пожалованных ему имений, остальное свое имущество, предоставляя «соизволению» императрицы. Днем, пока он еще мог встать с постели и оставался в сознании, он успел сообщить Екатерине о своем решении. Его снова обвинят в коварстве, лишении наследства родни, хитрости, жадности, уговоре с Екатериной, которую он якобы сделал лишь «распорядительницей», однако из сохранившихся документов это никак не следует. Впрочем, могли существовать отдельные устные договоренности, касавшиеся в частности родовых земель, которые должны были перейти после Ланского его брату Якову Дмитриевичу, но в силу молодости и ненадежности последнего в итоге были отданы Ульяне Яковлевне.

Упоминавшаяся Е.Р. Полянская (Воронцова) утверждала, что А.Д. Ланской оставил брату «всего только 1800 душ», все остальное, возвратив императрице.[33] Все это еще долго обсуждалось при дворе и в переписке придворных, а также в позднейших мемуарах, полных ошибок, сплетен, а иногда и откровенной лжи.

Екатерина была уничтожена. В ее многократно опубликованных письмах этого трагического периода – настоящая человеческая боль, какая бывает только от потери близкого человека. Двор замер, и даже испытывавший особого восхищения перед Екатериной II А.Р. Воронцов, заметил в письме, что состояние императрицы «заставляет сожалеть о г-не Ланском даже тех, кто не был с ним связан»[34], а его сестра, Елизавета Романовна Полянская, подтвердит, что «его вообще очень жалеют», оговорившись о своих подозрениях, относительно своей сестры, княгини Е.Р. Дашковой, что ей, похоже, «приятна» эта смерть. Встретившись с сестрой Александра Дмитриевича, Елизаветой Кушелевой, Полянская даже попросит у нее взглянуть на портрет ее брата, которого она видела лишь однажды, издали на маскараде. «Он показался мне очень красив», – сообщит она Воронцову.[35] Через год, весной 1785 г. императрица напишет Гримму: «Что до меня касается, то скажу вам, что два месяца как мне легче, но что не надо говорить о верёвке в доме повешенного».[36] Даже в 1790-е гг. молва будет твердить приезжим иностранцам о красоте Ланского и о том, что императрица носила по нему траур[37]. Его смерть обрастет слухами и легендами. Пойдут слухи и об отравлении, но если бы кто и пытался устранить А.Д. Ланского, будь то личный недоброжелатель или некий «коллективный двор», выталкивающий все, что ему непонятно и чуждо, то он не ждал такого результата. Независимо от отношения к Ланскому и к царице, придворные были напуганы состоянием Екатерины. Многие всерьез опасались, что она может не пережить утраты.

Память. Граф Ланской

Из документального, свободного от вымысла и легенд, остались немногие, но красноречивые факты. После смерти Александра Дмитриевича Екатерине суждено было прожить еще 12 лет. Вокруг нее появились новые молодые фавориты. Но, видимо, Ланского они заменить не смогли. И окруженная ими, она помнила о нем. Через год после его смерти для его упокоения она велела построить церковь Казанской Божией Матери, освященную в 1790 г, в день, который, видимо, и императрица считала днем рождения своего молодого друга. Туда и было перенесено тело А.Д. Ланского по желанию в последний раз позаботившейся о нем императрицы. Отдавая дань памяти самого преданного ей человека, она решится на последний, очень личный жест. Одновременно с возведением церкви по рисунку Дж. Квареги знаменитый Ж.-Д. Рашетт изготовит надгробный памятник. Среди барельефов, украшающих памятник каррарского мрамора интересен необычный герб. Это не герб рода Ланских и не личный герб А.Д. Ланского, как тот, эскиз которого был нарисован им самим для экслибриса собственной библиотеки. Герб, как отмечают исследователи мавзолея А.Д. Ланского на Казанском кладбище в Царском селе, «возможно составленный специально для А.Д. Ланского в связи с тем, что Екатерина II готовила ему графский титул, но не успела пожаловать», соединил в себе геральдические символы рода Ланских с изобретенными императрицей специально для него. «Из герба Ланских были взяты рыбки и башня, вместо лани помещен геральдический крест, а стрела заменена наградой Ланского – звездой ордена св. Александра Невского».[38] Впрочем, последний факт, как отмечается, еще требует дальнейшего изучения. И это была та самая, очень трогательная,  личная, очень женская благодарность тому, о своих чувствах к кому, императрица не могла говорить открыто, кто был для нее достоин графского титула, даже не имея его при жизни. Указание авторами в тексте и списках лиц, погребенных на Казанском кладбище: «Граф Ланской Александр Дмитриевич» – не ошибка, а намеренная дань уважения к этим чувствам императрицы и ее решению.

И спустя пару лет после смерти Ланского ей было довольно проследовать мимо кладбища и часовни и вспомнить о нем, чтобы на следующий день отменить все выходы. Добросовестный кабинет-секретарь, А.В. Храповицкий, засвидетельствует существование удивительного, трогательного документа: «Свернутая бумажка, чернилами закапанная, лежала на малом столике в почивальной; тут собственноручно написано: Буде умру в Царском Селе, то похоронить в Погребальной церкви; в городе, — то в новой церкви св. Алек.[сандра] Невского; в Петергофе, — то в Серг.[иевой] пустыни; в Москве, — то в Донском монастыре». Это мысль, но не точные слова завернутой бумажки, которую переписать не удалось; когда же писано, неизвестно».[39]

В 1792 г. Екатерина все чаще думает о своем уходе. Уже нет многих близких и преданных. Пожелания царицы удивительно скромны. Никаких царских усыпальниц. В случае своей смерти в Царском Селе императрица просила похоронить ее у церкви Казанской Божией матери, там, где уже было погребено тело ее молодого возлюбленного Александра Дмитриевича Ланского, ибо невозможно, чтобы вспоминая о Казанской церкви, она не думала о Ланском. Казанская церковь названа как бы мимоходом, среди других желаемых мест упокоения, она понимает, что иначе это было бы слишком явное признание, недопустимое даже для нее, но императрица точно думает об этом. Ее пожеланиям не суждено было сбыться. Казанское же кладбище разрасталось. Начавшийся с захоронения одного, близкого императрице человека, некрополь расширился: «Социальный статус и историко-культурная значимость нового кладбища существенно возросли после захоронения на нем в скромной деревянной часовне фаворита императрицы Екатерины II, 26-летнего генерал-адъютанта А.Д. Ланского. Так ярко и определенно была намечена военно-мемориальная компонента архитектурно-планировочной формы специального назначения и, следовательно, создана предпосылка формирования будущего Царскосельского военного некрополя», – отмечают исследователи истории некрополя Е.Н. Васильева и М.Е. Монастырская.[40] 

Казанская церковь пережила тяжелые времена. В разное время в ней были похоронены близкие А.Д. Ланского, сестры, племянник Владимир Яковлевич и многие другие. В 1930-е гг. храм и усыпальница под ним претерпели надругательство и разорение. После трагических событий ХХ в. церковь стояла разрушенной. К 2010-м гг. в храме были проведены реставрационные работы. Могила А.Д. Ланского восстановлена, было восстановлено его надгробие, единственное уцелевшее, утратившее, впрочем, урну которая его венчала еще в 1910-е гг. И хотя церковь безвозвратно потеряла свое богатое убранство, а от гробниц, вероятно, остались обломки и прах, захоронение Александра Дмитриевича Ланского было отреставрировано, убрано образками и цветами. Память о близком Екатерине II человеке сохраняется. Негромко, но спокойно и искренне, как и хотела Великая Императрица.

Автор: Пастухова Мария Алексеевна, искусствовед.

Источники

1. Архив князя Воронцова. //  Письма графа  А. Р. Воронцова к его брату С. Р. Воронцову и его супруге. (1783 -1785 гг.), Кн. 31.   Университетская типография, М., 1885 г.  С. 442, 444
2. Васильева Е. Н., Монастырская М. Е. Царскосельский военный некрополь в культурно — историческом контексте развития Софии.// Вестник Санкт-Петербургского университета. Искусствоведение Т 12, Вып. 2, 2022
3. Екатерина в воспоминаниях современников. / Сост. М. Рахматуллин. М., ТЕРРА- КНИЖНЫЙ КЛУБ, 1998
4. Дашкова Е. Р. Записки.  / Под ред. Н. Д. Чечулина. – СПб.: А.С. Суворина, 1907 г.
5. Казанское кладбище в Царском Селе [Текст] / [сост. А. Ю. Егоров, Н. А. Давыдова]. — СПб. : Царское Село, 2003.
6. Карабанов П. Ф. Исторические рассказы и анекдоты // Карабанов П. Ф. Исторические рассказы и анекдоты. Гофмейстерины, статс-дамы и фрейлины русского двора  в XVIII –XIX  вв. Издательство  ГПИБ, М., 2012 
7. Курукин И. В. Джокеры Екатерины Великой, М., Молодая  гвардия,  С. 406
8. Мадариага, Исабель де. «Россия в эпоху Екатерины Великой», Новое литературное обозрение, М.,  2002  
9. Монтефиоре, Саймон-Себаг, «Потемкин»,  Вагриус, М., 2003.
10. Новооткрытые письма Императрицы Екатерины Второй к барону Гримму. 1774 — 1786 годы. // Русский Архив.  № 9.   1878
11. Письма Императрицы Екатерины II к Гримму (1774-1796). //Сборник Императорского  Русского  Исторического общества,  Т. 23 // Сост.  Я. К. Гроот, С. –Петербург, 1867-1873
12. Потомство Рюрика. Материалы для составления родословной. Том 1. Князья Черниговские. Ч. 3 // Сост. Г. А. Власьев, С. –Петербург, Т-во   Р. Голике и А. Вильборг,  1907
13. Радзинский Э. С. Бабье царство. АСТ, М., 2022
14. Русский архив, № 8, 1874
15. Русский архив, № 11, 1874
16. Русский архив. №  3. 1880 
17. Русский архив. № 3. 1886
18. Русский архив, № 6.  1911
19. Русская старина, Том LXXXI, С. – Пб., 1894 
20. Сивинцева И .В. Книги фаворита Екатерины II А. Д. Ланского в библиотеке  императорского Александровского лицея //Уральский сборник. История. Культура. Религия. Екатеринбург, 2001  
21. Филаретовский альманах, ПСТГУ, №  9, 2013 
22. Храповицкий. А. В. Дневник (1782 -1793) / Под ред. Н. Барсукова, изд. А. Ф. Базунова, СПб., 1874
23. Helprin Alexandra. The Sheremetevs and the Argunovs: Art, Serfdom and  Enlightenmemt in Eighteenth-Century Russia,  COLUMBIA UNIVERSITY, 2017
24. ЦГИА, Ф. 19. Оп. 111 д. 43-1 Л. 125

25 . ЦГИА, Ф. 19. Оп. 111 д.  37 Л. 137

[1] ЦГИА, Ф. 19. Оп. 111 д. 43-1 Л. 125

[2] ЦГИА, Ф. 19. Оп. 111 д. 37 Л. 137

[3]  Потомство  Рюрика. Материалы для составления родословной. Том 1. Князья Черниговские. Ч. 3 // Сост. Г. А. Власьев, С. –Петербург, Т-во   Р. Голике и А. Вильборг,  1907 С. 253

[4] Курукин И. В. Джокеры Екатерины Великой, М.,  Молодая  гвардия,  2024  С. 406

[5]  Там же. С. 407

[6] Там же. С. 208 – 209

[7] Из записок Корберона. // Русский архив, №  6,  1911    С. 189, 202

[8] Курукин И. В.  Джокеры Екатерины Великой, М.,  Молодая  гвардия,  2024  С. 209

[9] Лорд Мальмсбюри о России в  царствование Екатерины II 1780-й г. // Русский архив,  № 8, 1874 С. 352

[10] Курукин И. В.  Джокеры Екатерины Великой, М.,  Молодая  гвардия,  2024  С.  209 – 210

[11] Лорд Мальмсбюри о России в царствование Екатерины II  (1781 – 1783 гг.)  //  Русский архив, № 11, 1874    С. 778

[12]  Карабанов П. Ф.  Исторические рассказы и анекдоты // Карабанов П. Ф. Исторические рассказы и анекдоты.  Гофмейстерины, статс-дамы и фрейлины русского двора  в XVIII –XIX  вв. Издательство  ГПИБ,  М., 2012   С. 37

[13] Ширяев Н. Баловень счастья. // Русская старина, Том  LXXXI,  С. – Пб., 1894  С. 198

[14] Монтефиоре, Саймон-Себаг,  «Потемкин»,  Вагриус, М., 2003. С. 307

[15] Радзинский Э. С. Бабье царство.  АСТ,  М., 2022  С. 559

[16] Мадариага, Исабель де. Россия в эпоху Екатерины Великой,  Новое литературное обозрение, М.,  2002   С. 565 -566, 568

[17]  Письмо А. Д.  Ланского и Екатерины к Гримму от 5 января 1784 г. // Письма Императрицы Екатерины  II  к Гримму (1774 – 1796). Сборник Императорского  Русского  Исторического общества,  Т. 23 / Сост.  Я. К. Гроот, С. – Петербург, 1867-1873, С. 295

[18]   Письмо А. Д.  Ланского и Екатерины к Гримму от 5 января 1784 г. // Письма Императрицы Екатерины  II  к Гримму (1774 – 1796). Сборник Императорского  Русского  Исторического общества,  Т. 23 / Сост.  Я. К. Гроот, С. – Петербург, 1867-1873, С. 295

[19] Новооткрытые письма  Императрицы Екатерины Второй к барону Гримму. 1774 – 1786 годы. //  Русский Архив.  № 9.   1878    С. 88

[20] Письма Императрицы Екатерины  II  к Гримму (1774-1796). Сборник Императорского  Русского  Исторического общества,  Т. 23 / Сост.  Я. К. Гроот, С. –Петербург, 1867-1873, С. 252

[21] Екатерина в воспоминаниях современников.  / Сост. М. Рахматуллин. М., ТЕРРА- КНИЖНЫЙ КЛУБ, 1998 С. 235 -236

[22]   Письма Е. Р. Полянской к графу  С. Р. Воронцову. // Дашкова Е. Р. Записки./ Под ред. Н. Д.Чечулина. – СПб.: А.С. Суворина, 1907  С. 292

[23] Сивинцева И. В. Книги фаворита Екатерины  II  А. Д. Ланского в библиотеке  императорского Александровского лицея //Уральский сборник. История. Культура. Религия. Екатеринбург, 2001   C. 154

[24] Письма Е. Р. Полянской к графу  С. Р. Воронцову. // Записки Е. Р. Дашковой /Под ред. Н. Д. Чечулина. – СПб.: А.С. Суворина, 1907  С. 292

[25]   Дашкова Е.Р. Записки. /Под ред. Н. Д. Чечулина. – СПб.: А.С. Суворина, 1907. С. 209-210

[26]  Helprin Alexandra. The Sheremetevs and the Argunovs: Art, Serfdom and  Enlightenment in Eighteenth-Century Russia,  COLUMBIA UNIVERSITY, 2017 p. 45-46

[27] Андреев А. Ю. Воспитание великих князей  Александра и Константина Павловичей глазами Ф.-С. Лагарпа//  Филаретовский альманах, ПСТГУ,  №  9, 2013  С.100

[28]  Андреев А. Ю. Воспитание великих князей  Александра и Константина Павловичей глазами Ф.-С. Лагарпа//  Филаретовский альманах, ПСТГУ,  №  9, 2013     С. 97

[29]  Там же. С. 106

[30] Письма Императрицы Екатерины  II  к Гримму (1774-1796). Сборник Императорского  Русского  Исторического общества,  Т. 23 / Сост.  Я. К. Гроот, С. –Петербург, 1867-1873, С. 311

[31] Из записок  доктора Вейкарта (1784 -1789) // Русский Архив. № 3. 1886  С. 249

[32]  См. например: Монтефиоре, Саймон-Себаг,  «Потемкин»,  Вагриус, М., 2003. С. 306

[33] Письма  Е. Р. Полянской к  гр. С. Р. Воронцову // Дашкова Е. Р. Записки ./  Под ред.    Н. Д. Чечулина,  – СПб.: А.С. Суворина, 1907   С. 293

[34] Архив князя Воронцова. //  Письма графа  А. Р. Воронцова к его брату С. Р. Воронцову и его супруге. (1783 -1785 гг.), Книга 31.   Университетская типография, М., 1885   С. 442, 444

[35] Письма  Е. Р. Полянской к  гр. С. Р. Воронцову // Дашкова Е. Р. Записки ./  Под ред.    Н. Д. Чечулина,  – СПб.: А.С. Суворина, 1907   С. 293 — 294

[36]  Новооткрытые письма  Императрицы Екатерины Второй к барону Гримму. 1774 — 1786 годы. //  Русский Архив, №  9,   1878    С. 108

[37] Русский двор в 1792 – 1793 гг. Из записок  графа Штакельберга // Русский  архив.  №  3, 1880 С.263

[38] Мурашова Н. В. Мавзолей А. Д. Ланского // Казанское кладбище в Царском Селе [Текст] / [сост. А. Ю. Егоров, Н. А. Давыдова].  – СПб. : Царское Село, 2003. C. 10

[39] Храповицкий.  А. В. Дневник (1782 -1793) / Под ред. Н. Барсукова,    изд. А. Ф. Базунова, СПб., 1874  С.396

[40] Васильева Е. Н., Монастырская М. Е.  Царскосельский военный некрополь в культурно — историческом контексте развития Софии.// Вестник Санкт-Петербургского университета. Искусствоведение Т. 12, Вып.  2, 2022 C. 325